Как в этом времени жить

Нам досталось такое время, когда распаковывается ранее запретное. Рассекречивают архивы, восстанавливаются храмы, издаётся прежде запрещённое и другое ранее порушенное из области подлинности жизни.

Как принять и главное вжиться в то, за что ранее несли наказание?

Ведь эти табу исказили не только социальное устройство, но и психику людей, породив трудности, которые нам так же решать. Вымуштрованная на долгие годы покорность страхом наказания, исказила психику людей не одного поколения, и, конечно, не в одночасье ей суждено восстановиться.

Многие из нас, пытаясь осознанно искать понимания себя и других, поняли, что, не разобравшись в корнях прошлых ошибок, далеко на этом пути не уйти. И психологическая наука велит оздоровить своё настоящее не без знания и принятия прошлого. Как бывает в медицине, когда сочтут не закрыть рану бинтом, а сначала вскрыть нарыв и предварительно залечить его. Так и психология всматривается в прошлое, чтобы извлечь не только урок истории, но и урок психологии. Перерабатывая прошлое, мы как бы тренируем мышцы души, получая дополнительные силы для сегодняшнего дня. Но только не для того, чтобы править, судить, винить. А сознанием человека зрелого, познавать причины, примирившись со всем тем, что было там. Примириться трудно, но целительно и этот взгляд назад нам многое толкует и о нас самих.

Ведь когда-то нашим родителям и дедам запрет сковал не только голосовые связки, но и чувства. Сегодня наука нашла название этому психологическому явлению — замороженные чувства "алекситимия". А также растолковала, что запрещённые чувства, то есть внутренние конфликты в связи с этим запретом рано или поздно приводят либо к зависимостям, либо к соматическим заболеваниям. Это к тому, что люди не могут сами себе объяснить, почему им бесприютно, почему страдают, почему у них не складываются отношения с другими, почему в семье не находят утешения: сами ли не умеют любить или вызвать чувства любви к себе?

— Почему вы решили, что ваша мама вас не любит? Она сказала об этом?

— Нет, не сказала. Я не чувствую её любви, у меня нет с ней тёплых отношений. Она…

(Запрос клиентки: "Отсутствие прочных партнёрских отношений")

Так выходит, что на сегодняшний день самая распространённая причина проблем, которую приносят психологам взрослые люди, опосредованно или напрямую связана с родительскими отношениями. Это там лежат чувства, которых нам не хватило, не додали, и мы не знаем, где их взять и как их реализовать сами, теперь уже в своей жизни. А ведь эта психологическая реальность так же материальна, как и физическая, и мы каждый день имеем с ней дело.

Где же они, такие необходимые, соединяющие, согревающие чувства, которых так жаждет всякая душа? Почему кому-то достались, а кому-то нет?

Туда и обратимся, где они затеряны.

В то время, где в стоическом напряжении наши родители, и те, что был раньше них, эти чувства отключали, чтобы выжить. Это поколение целого предыдущего века. Время, когда жили, стиснув зубы, собрав волю в кулак.

И была там вечно одинокая женщина. Мужчина тоже был, вот только почти всегда отсутствовал. Ведь первыми в жернова истории попадают мужчины, их уводят, арестовывают, их убивают, они пропадают без вести. А она, оставленная и одинокая, держит себя в руках, не отдаваясь до конца горю. Чувствовать для неё роскошь — её чувства перемолол страх, непосильный труд, похоронки, "годами без права переписки", невысказанность горя, задавленность. Чувствовать для неё опасно, это ослабляет и делает беззащитной и уязвимой.

Это время формировало "железную женщину". Прежде её мать тоже прошла свои жернова истории. В том поколении мужчины также воевали, а она, на просьбу дочери о помощи, могла, к примеру, посоветовать почитать труды Сталина. Но мы о той, у которой мужа забрали на войну, а в стране голод, холод и непосильный труд. А у неё дети, она живёт, но живёт, стиснув зубы, в состоянии скрытой депрессии и зачастую тяжёлой работы. В таком состоянии прорывается гнев, можно делать то, что положено, но полноценно радоваться, чувствовать — нет. Чувствовать в такой ситуации вообще страшно, их лучше отключить, заморозить. Но ведь мы не можем заморозить одни чувства, не заморозив другие, страдает в таком случае вся, чувствующая часть. А детям нужна ласка, на которую она не в состоянии ответить или только через силу. Главным для такой женщины было, чтобы с детьми было физически всё в порядке: накормлены и не болели. А детки растут, но с подозрением, что не нужны, не любимы, хотя это неправда, ведь ради них она жила и терпела. Растут, стараясь заслужить любовь. Ничего не требуют. Сами собой заняты. Добиваются успехов. Очень стараются быть полезными. Только полезных любят. Только удобных и правильных, кто ж будет рисковать крохами тепла и близости? Это роскошь, знаете ли…

На мой взгляд, наиболее сжато и концентрированно описал правду того времени Борис Ширяев в своей книге "Неугасимая лампада". В концентрированном потому, что он описал жизнь на маленькой части страны, в советском концлагере Соловки. А на самом деле описал жизнь всей страны, ведь условия на всей её территории мало, чем отличались тогда от описанных в лагере. Вся страна жила там, где народным врагом был признан весь народ.

" …Ушедшие оставили след; одни — тёмный, смрадный и кровавый; другие — ясный, светлый, радужный, как крылья Серафима. По следу устремлялись другие и пробивали тропы. По тропам шли многие. Я видел и слышал. Ломался след — тропа терялась и снова возникала. Тропы свивались, сплетались и вновь расходились. Извечная, неугасимая жизнь ткала своё полотно". (стр.423).

Дети того времени, кто остался в живых выросли.

Что досталось, то досталось. Но вот без чувства безопасности и достатка любви очень многие этому не научились сами. А чего нет, тем не поделишься с другим. Таких людей и сейчас много, часто они выглядят будто застывшими, с маской на лице. Не редко, это маска "позитивна". И это всё тот же ранее усвоенный запрет чувствовать.

Но тогда так сформировалась психика целого поколения. Так есть, что мы все инвалиды детства, ведь идеальных родительских семей не бывает.

И эти дети выросли, повзрослели и сами обзавелись семьями.

На деле в брак вступали два недолюбленных ребёнка. Заполнить другим человеком пустое пространство в своей душе — мечта многих людей. Они хотели любви и счастья, возлагали друг на друга надежды. Каждый был голоден и хотел получать, и никто не имел что дать. Невозможно дать то, чего нет. Мужчина толком не знает, куда себя деть. Непонятно, зачем он жене, она привыкла всё сама от "железной мамы". "Отойди, я сама", "не трогай ребёнка, не знаешь как"… Приспособившись, если сразу не сбежал к другой, он становился или трудоголиком, или алкоголиком.

Сказалась и идентификация с отцом. И, увы,.. в основном с погибшим или раненым, это его судьбу, сын впоследствии стремился повторить. А об отце известно, что он героически погиб, или дрался и выжил, умел защищаться, или пропал без вести, или репрессирован, или вернулся угрюмым, депрессивным, впадающим в агрессию. Это теперь знают, что пребывание в горячих точках требует психологической реабилитации. А тогда вся страна жила в горячей точке. Походить на отца в том случае означало сражаться, агрессировать, а то и погибнуть, то есть: драки, выпивка, уход из семьи (отцов уводили из семей на войну, в лагеря), формы суицида (отец погиб), в том числе самая распространившаяся к тому времени — алкоголизм. Это время, когда половина детей росла в разводах и дефиците супружеского счастья.

Время взрослых людей, которые страшно боялись одиночества, но шли именно к нему, потому что ничего другого не видели. Но все же отцы теперь уже были, хоть и не всегда. Часто это были либо "бесхарактерные", сдавшие командование без боя своим жёнам, либо "трудоголики", которые сбегали на работу, чтобы дома не мешаться, либо алкоголики. А как ещё сосуществовать рядом с такими же ранеными и бесприютными женщинами? Которым создать в своём доме атмосферу любви и тепла было равносильно полёту в космос. А если кому-то повезло и даже удалось подсмотреть модель правильной семьи, тогда, когда эта картина встраивалась в детскую психику, то реализовать её тоже было не лёгкой задачей. Женщина работала наравне с мужчиной, даже вынашивая ребёнка, и ещё кормящая грудью младенца возвращалась на работу. Двухмесячных детей, согласно установленному закону, было принято отдавать в ясли, потом в садик или сад-пятидневку. Что лучше для женщины и ребёнка решало государство, сопротивляться — бесполезно без последствий столкновения с законом о "тунеядстве".

Но родились дети, как-то там в учреждениях воспитались, всё же не в прежней тотальной жестокости голода и холода. "Только б не было войны" — говорила моя мама на любую неприятность. Впервые за долгие годы — счастливое детство без голода, эпидемий, войны, репрессий и всего такого.

Эти учрежденческие выросшие дети взяли контроль на себя. Это поколение стало поколением тревоги, вины и гиперответственности.

А как иначе, если недолюбленные родители не внушали доверия. В психологии это явление называется "парантификация". Некоторые дети будто невольно стали родителями своих родителей. С первого класса самостоятельно в школу, в музыкалку, разогреть и приготовить сами. Только бы маму не расстраивать.

Я однажды в школе в обморок упала от усталости на репетиции хора, но маме не рассказала, зачем расстраивать. Все страхи, сомнения, переживания — в себе, надежда только на себя. Где уж к родителям подступиться, не принято. Рассказать, что чувствуешь на самом деле, что страшно возвращаться в темноте, что неловко прыгать в облегающем трико перед мальчишками, что унизительно говорить физруку о месячных и оправдываться при этом. Самим додуматься, догадаться, как-то пережить унижение, школьные казарменные привычки, насилие, пионерские лагеря. Нам думалась, что нас никто не сможет защитить, кроме нас самих. А ещё мы прирождённые миротворцы родительской семьи, готовые себя обвинить, подставить только бы примирить семью, воссоздать благополучие. А, в общем, семьи вполне благополучные.

Несомненно, что у всего этого есть свои плюсы.

Научились предвидеть и быть бдительными, принимать решение, не ждать помощи при этом, заботиться, опекать.

А уж когда пришла пора отделиться, то тут уж кто выскочил сломя голову, избавившись от непосильной ноши, а кто, испытывая муки мнимой вины, не позволил себе свободы, принеся себя в жертву. Всё той же семье, где иные мамы, решили со всей одержимостью посвятить себя всецело своему ребёнку (пусть ему достанется то, что не досталось мне) и жить только ради любви к своему чаду. Такая мама жила чаяниями своего ребёнка, с ним ей лучше, чем с кем-либо. С ним она и наставник, и руководитель, и подруга — всё "в перемешку". Оно и понятно, ведь доверить ребёнка отцовскому воспитанию для любой женщины было страшно. Давнее послание прочно встроилось в психику: "Пока ребёнок на женской половине, он в безопасности". Надо признать, что долгое пребывание в условиях выживании сформировало неосознанный страх и отрицание семьи в целом. Сама собой появилась антитеза: "Покуда я люблю — буду страдать. Когда любви нет — легче". На мужской половине тяжело и опасно, убьют, уведут, детям лучше находиться на женской…увы.. но это вошло в женскую плоть и кровь. Самой за всё отвечать как-то спокойней. "Ты, муж, иди, работай, корми семью, а я уж тут сама". Сама и из сына мужчину лепила, и дочь по тому же принципу. Муж для такой женщины, как чужой ребёнок в "нагрузку". А уж если и заработать может сама, то уж и совсем лишний. Вот только плохо ей становилось, когда её дети вырастали: "Где ты пропадал (ла)?! Я не могу уснуть, пока ты не придешь.. Сердце болит". И взрослый человек не в состоянии сопротивляться материнской любви. Он продолжает оставаться с ней, заботиться. Ведь "она всю жизнь отдала ему, ночей не спала". Ребёнок просто не в силах уйти, ведь иной раз пускаются все средства и манипуляции против его самостоятельности. При этом такие женщины действительно сами своей жизнью жить не умеют, как и заботиться, как и радовать себя, ведь выросшие без материнской нежности на себя её никогда не направляют. В том случае, если взрослеющий ребёнок, всё же вырвется на свободу, то с кровью и с мучавшим чувством вины. А мать в лучшем случае свою любовь перенесёт на внуков, а в худшем будет мешать построить семью своему взрослому дитя. А повзрослевшим, но не обретший зрелости сын или дочь, известно, что будут впоследствии выстраивать стены отчуждения и обороняться от людей, ведь их собственные психологические границы слишком долго нарушались теми, кто "жил только жизнью ребёнка". Теперь своё психологическое пространство и комфорт они будут охранять с пристрастием. Вот только другим от их стен находиться рядом с ними холодно и одиноко.

Но есть и достижения. В этом поколении взрослых уже можно разглядеть мужчин, теперь они есть. Хоть и со своими трудностями. Главная их которых — это невозможность получить от своих отцов мужскую инициацию. От этого им трудно чувствовать себя мужчинами. Нет внятной модели мужского поведения со всеми последствиями. Им также легко развестись и уйти из семьи и не считать себя должными.

А женщины тем временем ещё более укреплялись в самостоятельности. От которой уже сами страдают и не знают, что с ней делать. У большинства мужчин и женщин по понятным причинам не получается с прочным браком или получается не с первой попытки, а только когда удалось отделиться (внутренне) от родителей и принять их такими как есть.

Но многие взрослые до сих пор ещё в сложных отношения со своими родителями… И это затрудняет их взаимоотношения с другими людьми и создаёт основные трудности в собственной жизни.

А страна перестраивалась, ей теперь и вовсе не до людей, он зажила своей жизнью, а люди своей. Рушилось в одночасье всё и "летело вверх тормашками", что хоть как-то стояло, человеческая психика не успевая подстроиться, хваталась для устойчивости, за то, что попадалось под руку. Это в атмосфере неустойчивой почвы под ногами, вышло на поверхность всё, что взбаламутилось со дна: преступность, наркотики, порнография, мистика, изотерика… И вновь: "Устоять, выдержать, позаботиться о детях. Каждый за себя, помощи ждать неоткуда".

Стало быть, за себя. Закалённое поколение гиперответственных и за все себя винящих, но теперь уже разобщённых, выживало в одиночку, кто как мог, образуясь в новые социальные слои. Кто-то принялся расталкивать других "логтями", чтобы ухватить добычу, кто-то делал своё привычное, кто-то растерялся и не выдержал темпа перемен.

Но все старались, как могли облегчить будущую жизнь детям и "постелить соломки" для них. Обеспечить без бедно, учёбу оплатить, "помочь встать на ноги" новым семьям.

И мы, нынешние, всё своё психологическое наследство, как и новое "нажитое", уже "пустили по водам" впереди идущим.

А те, кто принял, не торопятся взрослеть. И внешне они молодые и внутренне взрослеют теперь ближе к сорока годам. Инфантильное мышление, мода, поведение. И новую эпоху инфантильной пост культуры уже описывают, о ней говорят.

Они стали поколением соревнующихся в развлечениях. Учиться счастью поехали к соседям, по другим странам. После чего часть осталась там, а часть приняла за счастье саму возможность перемещения туда и обратно. Они(мы) захотели все и немедленно. Наяву или виртуально. Они(мы) соревнуются, кто больше поставил галочек в путешествиях, в квадратных метрах, в лошадиных силах, соревнуются своими детьми и их умениями. Сегодня селфи с Эйфелевой башней, в следующий раз с гребнем волны индийского океана и сразу же дальше на поиск… Конечно, погоня за развлечениями отвлекает от главного и заполняет отсутствующее, но ведь только на время. А главное видится всё отчётливее: "Как, нам не всё дали, оказывается? Как они могли? Они не до любили, не до дали, а мы теперь расплачивайся за их "не до…"!?" — это самое распространённое требование или претензия сегодняшних "взрослых" к своим родителям (или к их памяти).

Однако без понимания того, что "не до…" затерялось не у родителей, а задолго до них, нам не повзрослеть…

Таковы мы, дети своих родителей. Родителей по-своему проживших на большой территории, ещё недавно огороженной крепким забором. И не только сам забор нам теперь видится тюремным, но и то, что внутри, за ним. Мы продолжаем жить, здесь же, но пытаемся иначе. Нам ещё отчётливо видны очертания прошлого. В отличие от тех, кто жил в периоде "выживания", где было не до того как правильно жить, нам есть до этого дело и время.

Мы стараемся обращаться в прошлое, не отвергая в нём "тяжёлое" и не идеализируем его. Нам ни к чему возврат к былому или, напротив, его отрицание. Мы учимся психологически отделять события прошлого, от самих людей. Это помогает нам примириться со всеми в своём роду и вне, принять всё как есть, и людей, и события. В этом есть нужда, чтобы видеть в себе последствия и реально их менять. Мы уже узнали, что менять можно исключительно себя.

Мы знаем свои трудности, связанные с тем, что у поколения до нас условия выживания исказили представления о мужском и женском, и это породило неосознанный страх перед семьёй. Нам этот страх учитывать, и с этим ещё предстоит разбираться. И для этого нам предстоит научиться "размораживать" свои собственные чувства.

Мы пишем свою историю, в которую будут вглядываться впереди идущие, как делаем это мы сейчас. От нас не сокрыто наше великое предназначение творить новое, в союзе любви двоих создавать новую энергию жизни. Мы любим детей — это непреложно.

Все всегда любят своих детей той любовью и тем количеством, кому сколько досталось. Никто не может выбрать время, но каждому выбирать, как в этом времени жить.