Сентиментальная трилогия

Ненависть

Охота не удавалась. Её мысли раздваивались, никак не получалось сосредоточиться на погоне. Всей душой она была там, с волчатами, в логове, они ещё так малы, чтобы оставаться одним…

Волчье сердце чуяло беду. Сил продолжать преследование дичи не было, но откуда-то взялись силы бежать, нет, не бежать — мчаться обратно, домой, к самым дорогим на свете существам.

…Этот жуткий запах. Так пахнет страх, так пахнет то, что нужно обходить стороной, так пахнет самый главный враг. Она ещё не видит пустого логова, но боль и отчаянье захватывают всё её существо. Боль, отчаянье, злость и жажда мести. Её детей забрали враги. Да, так пахнет только человек.

Страх и жажда мести — выдержит ли она два таких сильных чувства одновременно? Что творят сейчас с ней древние инстинкты, они разрывают её на части! Спасайся, беги — говорит страх, спасай детей — кричит в ней мать! Инстинкт материнства сильнее страха. Забыв себя, она бросается в тот страшный запах, на встречу неведомому врагу. Всё быстрее и быстрее, лапы уже не чувствуют землю, оно почти парит над поверхностью. Она слышит какой-то треск, и что-то сильно обжигает огнём грудь. Она даже не падает, а просто резко останавливается.

 — Нет!!! — В этом крике, в этом вое — боль, ужас, отчаянье и сожаление, но не о своей оборванной жизни, только о том, что не смогла, не успела отомстить…

Ненависть к людям. С этим чувством она умерла.

Недоумение

Её ведут. Она идёт спокойно. Она уже не удивляется, потому что устала удивляться. Прикрыть глаза, чтобы не видеть эти обезображенные гримасами ненависти лица. Лица? По несчастию — да. Те, кто сейчас скачет вокруг неё, кричит, кидает в неё грязь и камни — люди. Венцы творенья Божьего… Толпа. Мрачная, смердящая, жаждущая крови и снедаемая… страхом. Звериным каким-то, не человеческим… Как же она теперь ненавидит людей! Она очень сильно хотела их любить, но не может понять — как можно их любить, тех, кто так жаждет смерти. Сейчас — её, в другое время других. Как можно любить тех, кто со сладострастием ждёт чьей-то гибели, чьих-то мучений?!

Господи, за что?!!! У неё нет ответа на этот вопрос. Есть только одно желание — уйти быстрее, чтобы больше не видеть, не слышать, не знать…

Костёр уже начинает гореть, но она не чувствует жара, не чувствует боли. Толпа, похоже, удивлена: почему это ведьма не кричит, не корчится и не просит пощады?..

Боль её души многократно сильнее, она разливается в груди расплавленным свинцом, и этот внутренний огонь жарче и больнее того, что пожирает её тело. Как их можно любить? Она откуда-то знает, что их нужно любить, но не может понять — как?

Она не смогла, не успела ответить себе в этой своей короткой жизни…

Смятение

Она никогда не узнает — видит она сон наяву или всё-таки вспоминает обрывки своих прошлых жизней, но в какой-то момент осознаёт, что несёт в себе и ту, волчью ненависть к людям, и тот, оставшийся без ответа вопрос — как их можно любить? И это чувство, и этот вопрос рвутся из неё криком. Так может кричать и зверь, и человек. Она плачет от безысходности, от жалости к волчице и к той девочке, которую сожгли на костре. Она хочет протестовать, но что она может? Только повторять исступлённо, снова и снова: "Боже мой, как?!".

…Ей явился лик Христа. Она бесконечно удивлена. Она просто верит в высшие силы и Христос для неё — не Бог, а, скорее, архат — Богочеловек. В какой-то степени, такой же, как Будда и другие. Она даже считала, что Будда ей ближе…

Удивление и боль уносят его слова: "Не их любить", — она опять видит картину страшной толпы, радующейся сожжению ведьмы. "Нет, не их, а меня в них", — говорит Христос.

Осознавание включается очень медленно. Научиться любить Бога в каждом человеке, научиться видеть Бога в каждом человеке, научиться видеть Человека в человеке. И это не равносильно смирению с тем в нем, что страшнее любого зверя.

Новые вопросы просто взрываются в голове:

• В каждом ли есть Бог?
• Что делать, когда с тобой так?
• Что есть смирение? Ведь это же — не покорность, это — что-то другое?..

Господи! Как она ещё мало знает! И как Душа её рвётся узнать…