Интервью с Людмилой Каращук, клиническим психологом, психотерапевтом Единого европейского реестра психотерапевтов, травматерапевтом

При знакомстве с Людмилой Каращук и её методами работы прежде всего обращают на себя внимание два момента. Во-первых, её глубокая компетентность в области психотерапии. Людмила резко выделяется на фоне талантливых, но скороспелых специалистов, подчас очень эффектно подающих себя. Выделяется основательностью и негромкостью человека, чутко вслушивающегося в пациента, в ритмы текущей жизни. Впечатление основательности подтверждается, когда узнаёшь, где и у каких специалистов Людмила обучалась. Так, бодинамике (работе с травмами развития и шоковыми травмами) она училась у основательницы этого направления Лизбет Марчер, процессуальной терапии — у Арнольда Минделла, в Институте соматического переживания её учителем был Раджа Сельвам — талантливейший ученик Питера Левина. Это сознательная и какая-то естественная позиция героини нашей статьи: если учиться, то у первых лиц, у звёзд психотерапии.

Во-вторых, Людмила работает с непростыми душевными переживаниями пациентов так бережно и уважительно, как будто принимает на руки младенца. Эту манеру она переняла у западных наставников и сожалеет, что в русской традиции после стресса человек зачастую остаётся один: у нас не принято встречать из беды, как встречают на Западе (например, после катастроф) пострадавших — тёплыми пледами, горячим чаем, объятиями. Психотерапевт подчёркивает: момент встречи после стрессовых переживаний очень важен.

Между тем деятельность этой хрупкой на вид женщины предполагает работу с жёсткими состояниями, зачастую сильной агрессией пациентов. Можно только догадываться, какой внутренней силой и какими навыками саморегуляции обладает этот психотерапевт.

— У меня после присутствия на части вашего тренинга "Возвращение к себе" осталось ощущение вас как доктора, умеющего проводить серьёзные операции мягкими точными движениями… Нежный доктор — так назвала бы я вас.

— Возможно, вы слишком "заглаживаете" меня. Нужно учитывать, что психотерапевту приходится иметь дело с очень непростыми переживаниями. Вот, положим, мы с вами начнём работать и станем продвигаться к вашей "теме", подойдём к тому состоянию, где вам больно. Если к этому воспоминанию "прикоснуться", человек становится другим: у него другой взгляд, другое выражение лица, голос, поведение. Входишь в особый мир его жизни, энергии, так называемый "внутренний мир травмы" — больной, жёсткий, замороженный.

— И вы поднимаете эту энергию…

— Нет, это неверное слово. "Поднимают" её те специалисты, которые занимаются трансперсональными технологиями, холотропным дыханием. В травматерапии считается, что такие подходы небезопасны, а зачастую вредны. Вот перед нашей с вами встречей была терапевтическая сессия с женщиной, у которой все симптомы "говорили" о том, что травму она получила в пренатальный период. Исцеление такого человека не может исчерпаться трансперсональными технологиями, здесь важно работать с центральной нервной системой. Надо бережно и осторожно подойти к минувшей ситуации, когда проблема была заложена, прикоснуться к ней и деликатно, через осознавание, помочь пережить её человеку, чтобы он почувствовал, как это всё зарождалось в нём. Если человек отнесётся к проблеме осознанно, это не будет разрушительно и больно.

— У нас интересная ситуация: я интервьюирую сейчас бывшего журналиста, в психотерапию ведь вы пришли из журналистики, и в зрелом возрасте. Чем для вас в ценностном плане взаимодействие журналиста с респондентом отличается от взаимодействия психотерапевта с клиентом?

— И журналист, и психотерапевт интервьюируют собеседника, но перед этими специалистами стоят совершенно разные цели и задачи. У психотерапевта цель — услышать клиента, узнать, с чем он пришёл, что ему необходимо. Если я прихожу как журналист, то это прежде всего мне нужно для создания какого-либо творческого продукта, например, статьи. Когда журналист взаимодействует с человеком, у респондента может и не быть потребности в интервью.

— Вы чувствуете себя более реализованной, когда человеку удаётся помочь?

— Помогает "скорая помощь". То, что делает травматерапевт, не хочется называть словом "помощь". Если мы взаимодействуем с клиентом, то это означает, что он работает сам на себя, помогает сам себе, я же присутствую. Я как специалист обязана быть компетентна в том, что происходит во внутренней жизни пациента, который исцеляется через наше взаимодействие. В той теме, где пациент особенно хрупок, я даю ему поддержку и показываю, как он сам себя может поддержать. Например, три месяца назад ко мне привели девушку с посттравматическим стрессовым расстройством. "Привели", потому что она боялась одна выходить из дому, задыхалась и прочее. Прошло два с половиной месяца — и она практически не нуждается в моей поддержке. Изначально она приезжала за помощью, теперь мы вышли с ней на другой уровень. Ей понадобится некоторое время только небольшая поддержка, чтобы удерживаться в продуктивном состоянии.

А в "помочь" я поиграла в молодости: довольно эффективно получалось лечить людей наложением рук. Это был какой-то игровой, детский период. Но, поймите, это не то. Не это по большому счёту нужно человеку.

— Почему именно травматерапия наиболее привлекает вас как специалиста?

— Разумеется, когда я только приступила к изучению психологии и психотерапии, мне казалось всё очень интересным, хотелось во всё погрузиться. Поэтому я обучалась и символдраме, и транзактному анализу, и юнгианскому психоанализу… Между тем вы понимаете, что психологическое образование получают нередко люди, у которых есть осознаваемые личные проблемы. У меня была своя боль, и она была серьёзным стрессом несколько лет, в детали по этическим соображениям вдаваться не хочу. Я пробовала разные психологические методики для разрешения этой проблемы — они не давали результата. А вот после семинара американского процессуального терапевта Арнольда Минделла и внимательного изучения его книг то, что так измучило меня и дорогих мне людей, разрешилось за четыре (!) дня. Но чувство: "Вот оно, моё!" пришло ко мне даже раньше результата — во время семинара, где я испытала потрясающе тонкие ощущения. До встречи с Минделлом я и предположить не могла, что психотерапия может быть такой. После этого я начала серьёзное многолетнее обучение. Позже так же, как я внутренне откликнулась на Минделла, откликнулась на травматерапевта Лизбет Марчер. В её программе в датском институте бодинамики я отучилась три года. После каким-то естественным образом попала в Институт соматического переживания Питера Левина (США)…

Вообще же, когда начинаешь изучать травму, понимаешь: остальные подходы по сравнению с ней как-то поверхностны. Ведь, по сути, люди приходят к психологу, к психотерапевту, потому что они травмированы, потому что им больно.

— В обывательском понимании к травматерапевту обращаются люди после катастроф, после пребывания в горячих точках, после сильных стрессов. Однако не раз приходилось встречать тех, кто вроде бы забыл о перенесённой травме, но специалист видит, как она всё ещё продолжает влиять на жизнь человека, тормозит его развитие. Какие симптомы должны сказать "благополучному" человеку с "кое-какими проблемами", что неплохо бы обратиться к психотерапевту?

— Любое сильное переживание считается стрессом. Например, вы поссорились с утра со своим близким человеком. Вы будете в скверном настроении, можете чувствовать головную боль, тянущее состояние в ноге… Ещё пример. Я попала недавно в детский диагностический центр. Там в очереди стояла мама с ребёнком в коляске, который заливался плачем. Мама устала, не берёт его на руки. Ребёнок среди чужих людей, в чужом помещении чувствует себя плохо, он испытывает стресс. Мама, если бы не была замороженной в своих стрессах, почувствовала бы его боль, взяла, приголубила… Вроде бы незначительный, обыденный эпизод, но такие эпизоды в жизни отдельного человека накапливаются, потом возникает психосоматика, проблемы с нервной системой. Затем наступают трудности другого уровня: скажем, разрушаются какие-то важные для нас отношения, что-то крайне неприятное происходит в наших делах, в семье, с детьми. Всё тонко устроено: и в нашем организме, и в нашей судьбе.

Мы понервничали, напрягли мышцу — а она перетянула какой-то орган, перекрыла движение каких-то жидкостей в теле. Не высказал что-то человек — сжал горло. И один раз, и второй, и третий — смотришь, головные боли у него начались или проблемы со щитовидной железой. Идёт разрушение, а человек долго не понимает этого. Но как только понял — нужно бы обратиться к специалисту. Одна из функций травматерапевта — объяснить человеку, что с ним происходит в жизни, объяснить, как находиться в боли, как её выдержать, чтобы не разрушать себя. Миссия травматерапии очень значима, но пока её в российском обществе не осознают.

— Как выразился Питер Левин, "травма — это шанс для преображения человеком своей жизни и личности". А можно ли вообще преображать жизнь без травм, развиваться без них?

— Зачем-то Бог создал нас именно такими: любящими и страдающими. Благодаря травмам повышается степень нашей осознанности, через страдания мы развиваемся. Но, с другой стороны, травма имеет свойство и "замораживать" энергию. Боль, возникшая в процессе травматерапии, — это освобождённая внутренняя энергия. И она освобождается в грубой форме, это может способствовать деструктивным процессам. Когда человек "размораживается", он может быть очень жёстким, грубым, потому что в таком состоянии он и застыл в стрессе. Общество не позволяет освобождать энергию в грубой форме, а как действовать иначе, человек не знает, — энергия от этого тоже "замораживается". Плохо, когда человек становится айсбергом. Важно во время освобождения скованной силы быть осознанным и предупредить близких о непростом начальном этапе выздоровления.

— Вы можете помочь человеку перестать быть айсбергом так, чтобы он не разрушился?

— Есть эффективные техники. К ним, конечно, людей сперва надо подготовить. Одна из них — выход из травмы. Она позволяет грамотно выйти из воронки травмы и высвободить большое количество энергии. Затем мы определённым образом работаем над осознаванием и интеграцией этой энергии. Это технологии института Питера Левина.

— Наверное, осознавать — это очень больно?

— Больно начинать работу с травмой. Есть воронка травмы, а есть расходящиеся от неё по жизни круги — как при падении камня в воду. Травматерапевт всегда начинает с дальнего круга. Клиент сам ведёт травматерапевта, они продвигаются настолько, насколько это возможно, переносимо именно для этого человека. Так хирург начинает обрабатывать серьёзную рану с краёв. К воронке мы подходим постепенно. И вот в центре, как это ни странно, не больно. Конечно, при условии, что работа проводится профессионально.

— А если у человека несколько травм, он испытывает колоссальную нагрузку при избавлении от них?

— Есть один интересный феномен, наблюдаемый травматерапевтами: если затягивается одна душевная рана от шоковой травмы, то постепенно начинают затягиваться и другие. Каждый раз это похоже на чудо.

— Какого рода подготовка должна быть к подобным техникам?

— Мы подготавливаем к этому психику и тело, работаем с травмами развития. Дело в том, что каждая мышца у ребёнка развивается в определённый период и несёт в себе определённое психологическое содержание, описанное, в частности, Лизбет Марчер. Например, если у человека слабы мышцы, отвечающие за любовь (в частности, зубчатые мышцы), он не может полноценно любить, это будет страдание. И, напротив, если эти мышцы жёсткие, напряжённые, он может своей любовью кого-то задушить, пытаясь намертво привязать к себе. И только если эти мышцы здоровые, человек во всей глубине испытывает чувство любви.

— Можно ли накачать эти мышцы?

— Накачать, как в спортзале, — нет, что вы. Тут есть определённые приёмы. Тоненькие мышцы мы наращиваем любовью, прикосновениями, жёсткие мышцы есть способы расслабить. Со здоровыми мышцами человек себя по-другому чувствует, по-другому переживает любовь, даже обувь носит по-другому.

— Почему мышцы бывают не в порядке? Вот, например, зубчатые — "любовные"?

— Это всегда связано с травмами развития. Для каждой мышцы есть своё время, когда она "оформляется" с присущим именно ей психологическим содержанием. Слабые, тонкие зубчатые мышцы бывают, если ребёнок в возрасте от трёх до шести лет пережил серьёзный стресс или ему недодали в этом возрасте внимания и любви, под жёстким или негласным запретом были темы женско-мужских отношений… Чрезмерно жёсткие — если было мало нежности в отношениях и упрощённый взгляд на отношения полов.

— Как-то вы говорили, что любое хирургическое вмешательство оборачивается для человека шоком. Почему? Ведь он под наркозом, ничего не чувствует…

— Это не голословное утверждение. Серьёзные исследования проводились и в институте Питера Левина, и Лизбет Марчер. Представьте даже ситуацию с местной анестезией. Вы знаете, что некую рану у вас или вашего ребёнка зашивает хирург. Вы вроде бы не боитесь, а ваше тело боится, тут ничего не попишешь. У клеток нашего тела нет такой осознанности, как у нас. Так наступает телесный шок, на который психика не может не отреагировать. Любое физическое повреждение тела — всегда сильный стресс.

— Вы рекомендуете после операции обращаться за поддержкой к травматерапевту?

— Конечно. И мне очень жаль, что у нас при хирургических отделениях нет травматерапевтов. А ведь есть возможность после операции избавить клиента от последствий шока. Приведу свежий пример. У ребёнка был перитонит, спайки после операции. Он очень мучился болями, ничего не помогало. Через две недели в результате нашей с ним работы все его недомогания устранились.

— Многим известен совет: после стрессовой ситуации нужно дать выход энергии в физическом движении. Например, женщина, повздорившая с мужем, берёт швабру и начинает энергично драить полы — "расходует адреналин". Вы рекомендуете в подобных ситуациях раза три пробежать по лестнице туда и обратно три этажа. Почему именно такое упражнение в травматерапии считается эффективным?

— Потому что самая здоровая, лучшая реакция на стресс у человека — убежать. По лестнице — потому что идёт очень хорошая разрядка автономной нервной системы именно при движении вверх и вниз.

— Порекомендуйте, пожалуйста, какую-нибудь полезную практику специально для посетителей портала "Самопознание.ру".

— Когда очень хочется что-то обидное сгоряча ответить, или прокричать: "А ты такая — ты такой…", или резко уйти, или неожиданно "раствориться" в воздухе, чтобы не испытывать боль — остановитесь на 30 секунд, сосчитайте листочки на ветке за окном или завитки облака в небе, а может, просто трещинки и полоски в комнате или травинки под ногами. Считайте так увлечённо, как это делают дети! А потом посмотрите на обидчика, на проблему новым взглядом. Пусть это станет отправной точкой в развитии ваших отношений или новым вектором в неприятной ситуации.

— С какими запросами приходят сегодня к вам клиенты? Отличаются ли проблемы современников от проблем людей, скажем, 15 лет назад? Если да, то чем?

— Скорее, развивается психотерапия. Сейчас, например, она обязательно учитывает телесность. Человечество, конечно, тоже меняется. Но наши мышцы остаются теми же, наша нервная система остаётся в основе своей той же самой, те же физиологические процессы, та же биохимия. Человек просто становится более информированным. А переживания те же, страдания те же, только с другим наполнением. Если я страдаю от болезненных отношений, то так же, как страдал человек тысячу лет назад. Разумеется, меняется само поле общества, поле Земли. Мы видим, что темы, бывшие под запретом, становятся более открытыми. Становится больше осознанности, открытости. Это хорошо. Но, с другой стороны, на детей и подростков обрушивается много информации о терроризме, сексе, мистике. Сейчас детской психике приходится гораздо труднее. На детские души нельзя вываливать в таких количествах все эти сложности, трудности, негатив, с которыми они не могут разобраться. Сейчас вспомнила сюжет одного потрясающего фильма. Папа, просидевший в концлагере с ребёнком три года, всё это время умудрялся при помощи своих товарищей по несчастью прятать сына от надзирателей. Он сумел обеспечить сыну тепло даже в этих условиях. Он сказал, что так они живут временно, пока трудно, но однажды приедет большой красивый танк, спасёт их, и они станут жить по-другому. Ребёнок не видел страданий. У него осталась сохранной психика. А мы наших детей не бережём. Мышцы формируются до 12–13 лет, то есть до этого возраста ребёнок не может выдержать столько, сколько взрослый. До 19 лет у ребёнка идёт дозревание всех мышц, структур, нервной системы, он резко вырастает. До 25 лет вызревает эмоциональная сфера личности. Понимаете, как человек долго и серьёзно формируется? Наверное, специфическая современная тенденция — люди, травмированные потоками информации в детстве.

— Вы ведёте глубокий интересный тренинг "Возвращение к себе" (работа со стрессовыми расстройствами), в процессе которого и после него в организме человека запускаются механизмы излечения травмы. Но это работа с негативным прошлым. Влияет ли ваш тренинг на будущее? Как потом ваши клиенты и ученики переносят неизбежные в жизни страдания?

— Страдания, естественно, даже для человека, прошедшего лучшие тренинги, неизбежны. Иначе он был бы похож на робота, которого собрали на конвейере. Работая с травматерапевтом, особенно в группе, люди обучаются выдерживать психические нагрузки. Если ты это можешь выдержать, ты будешь более цельным, более здоровым и твоему окружению будет легче.

— Вопрос к вам, как к человеку, научившемуся переносить страдания. По мере вашего развития их "качество" улучшается? Их характер меняется?

— Прекрасный вопрос. Серьёзные стрессы всегда неожиданные и труднопереносимые. У неокрепшего человека могут быть тёмные, тяжёлые страдания. Когда же ты можешь выдержать большую нагрузку, переживания становятся более яркими, доступными для осознавания. Тогда входишь в страдание — ощущаешь его тяжесть и боль, но не теряется вкус и цвет жизни, это остаётся с тобой. Здесь больше света. Тело так же точно попадает в состояние стресса, шока, на телесном уровне всё так же точно, но психологически это про другое. Человек остаётся в состоянии осознанности, ему легче быть адекватным, он прислушивается к себе и понимает, как выйти из этого состояния, и быстрее выходит. А когда всё темно, мрачно, депрессивно, то и выхода не видишь.

— Кажется, вы не сторонник катарсических психотехнологий, в частности, распространённого ныне холотропного дыхания. Почему?

— В парадигме травматерапии, действительно, негативное отношение к таким техникам. Лизбет Марчер задавали подобный вопрос на одном из семинаров программы. Травматерапевт работает с приоритетными для клиента темами, которые выделяются, высвечиваются психикой человека. А при холотропном дыхании всё тело дышит, и мы поднимаем все темы (любовь, воля, принадлежность к группе и т.д.), а наша психика не готова справиться с недифференцированным потоком, человек может чувствовать много боли, с которой не знает толком, что делать, может чувствовать себя опустошённым. Травматерапевты считают холотропное дыхание очень неэкологичным. Даже если нам кажется, что во время этого дыхания с нами одна тема, тело сигнализирует о другом положении вещей. Вообразите, что вы приходите к отоларингологу с жалобой на боль в горле, а вас встречает консилиум из хирурга, проктолога, гастроэнтеролога, и все начинают наперебой давать рекомендации, выписывать рецепты. Нужно ли вам это? Кому-то холотропное дыхание помогает, но я, как человек, прошедший через многое в психотерапии, не стала бы использовать эту технологию ни для себя, ни для своих близких.

Мой опыт говорит, что настоящее исцеление происходит, когда ты работаешь глубоко с конкретной темой и связанными с ним психическими процессами.

— Разве при холотропном дыхании мы работаем не непосредственно с собой и за свой счёт?

— На бессознательном уровне мы вынимаем энергию откуда-то из мира и переносим в другое (личное) место. И не факт, что в том месте, откуда мы её забрали, в этой бреши, что-то нежелательное не произойдёт. Если вы берёте из мира без спросу, то нужно будет ему отдать. Он ведь потом может взять обратно позаимствованное вами нежелательным для вас способом. При холотропном дыхании вы берёте из мира, и это похоже на поедание бесплатного сыра в мышеловке. Даже если вы заимствуете энергию из своей судьбы, у вас из-за этого может быть потом серьёзный дефицит силы и энергетических запасов для здоровья и благополучия вас и ваших детей. В мире ведь достаточно всё гармонично, уравновешенно. Представьте, что у нас есть резерв энергии, которая нам необходима для стрессовых, опасных ситуаций. Когда мы работаем в подобных техниках (есть такое мнение, и мне оно близко), мы черпаем материал из этого резервуара. А в стрессовых ситуациях у нас может не оказаться того, что бы нас защитило. Люди себя ведут так, как будто их ресурсы неисчерпаемы. В травматерапии же мы работаем с застывшей энергией, которую "размораживаем", и человек реально может ею пользоваться. Она по-настоящему принадлежит только ему, по факту рождения.

— Сейчас повальная мода на расстановки: людям нравятся ролевые игры. С позиции травматерапевта это безобидное занятие?

— Я проходила через это, была на расстановках у Берта Хеллингера, чётко представляю себе, о чём речь. Людей завораживает мистика расстановок, хочется всем этим подвигать, это ведь другой, захватывающий мир. Но нужно иметь в виду, что, если ты туда вошёл, это может быть и небезопасно. Ведь тот мир живёт по другим законам, о которых мы так мало осведомлены. Когда человек говорит о бедах в своей судьбе, выбирает замещающие фигуры, то он формирует мистическое поле своей боли. Ты в него пошёл, добровольно сдался чужой боли, она может теперь как угодно сцепиться с твоей собственной болью, с твоими проблемами. После этого тебя похлопают по плечам, скажут: "Всё, ты больше не дядя Петя", но это не значит, что сцепка распадётся. В квантовом мире другие законы. Произошла подобная встреча — чужая судьба будет влиять на твою.

— Вы рекомендуете особую избирательность при общении?

— Нужно просто быть осторожнее с чужими психическими и мистическими полями. Например, с модными до сих пор поездками к шаманам, когда мы по своей воле встраиваемся в дикую языческую структуру. Так, не осознавая, мы подчиняемся чужой воле, которая будет распоряжаться нашей судьбой. Это не исключает открытости миру.

— Вы счастливы?

— Быть счастливым перманентно, мне кажется, невозможно! Счастье понимаю как особые состояния, когда легко быть свободной и открытой, при этом я ощущаю одномоментно нежность и тепло, вдохновение и радость. И счастье в том, что это происходит как стечение независимых линий, оно неожиданно и поэтому — счастье! Да, я знаю такие состояния, мне иногда очень хочется их продлить. Я стараюсь отпустить их в тот момент, когда они начинают исчезать. Я бы сказала, что каждый человек рождён счастливым, стоит лишь позаботиться быть включённым в глубокие внутренние счастливые переживания.