Записки самопознания. Личностное мышление. Жалость к себе

На волне хорошо прошедших семинаров по работе с обидами у меня назрела необходимость разобраться в таком явлении, как жалость к себе. Опишу свои наблюдения.

Первое и очевидное понимание: жалость к себе — это некий вид бережности к тому, что я собой считаю. Это понимание на поверхности, и как бы общепринятое. Причём не явно и вслух, а по умолчанию. Иначе говоря, такое понимание живёт во мне фоном, если с жалостью к себе не разбираться.

Но если разбираться, то оказывается совсем интересно. Набросаю некоторые черты жалости.

Жалеть — это что-то не додавать. Пожалел — это всё равно что пожадничал.

Жалость как чувство предполагает, что жалеючи я смотрю как бы сверху вниз на тех, кого жалею. Так мне кажется, по крайней мере. Надо отметить, что это я делаю другого в своих глазах слабее себя. И не только телесно, то есть физически слабее. Если другой беднее — это тоже повод для жалости. При этом так и говорим: бедный ты. А порой добавляем: несчастный! Конечно, в этом случае проявляется некая иллюзия своего могущества и силы. Это взгляд свысока очень и очень условен. И сила, которой я себя наделяю, сравнивая с другим, к действительной силе не имеет отношения. Ведь и нищий может пожалеть ещё более нищего. Однако он выше того, кого жалеет, только в своих представлениях о себе.

Я, и только я, наделяю себя правом быть выше другого. Например, по положению в обществе, по уровню на социальной пирамиде. Я наделяю себя правом быть выше и выказывать, как царская особа, расположение тому или иному существу. Но это искусственное представление о себе, основанное на том, что подметил народ: жалость жалит, уязвляя другого человека в его слабости.

По сути дела, это то, что православные называют гордыней, а психологически это называется мышлением исключительности. Каждый случай жаления у меня оказывается этаким чесанием своего самолюбия. При этом неважно, осознаю я это чесание или нет.

Однако, что получается, если я жалею себя? Однозначно, в жалении себя есть одновременно и сила, и слабость. Вообще, для жаления нужны две стороны, два субъекта — один жалеет, другой жалкий. Получается в таком случае не очень приятная штука — раздвоение. Это в лучшем случае.

То есть, ощущая свою слабость в чём-либо, я могу начать себя жалеть. Но как кто я себя жалею? Очевидно, что жалея себя, я становлюсь на какую-то сильную точку зрения. Это странно, но сильная позиция, позволяет оценивать свою слабость. Есть и слабость, и сила. И почему-то слабость мной не исправляется, раз есть аж чувство жалости к себе. Получается, что я зацикливаюсь на том, в чём считаю себя слабым. Вот это важно. Жалость к себе — это повторяющееся переживание своей слабости и никчёмности, некой немощи или неспособности. Как правило, эти слабости связаны с детскими переживаниями и частями личности, которые относительно сегодняшнего, повзрослевшего состояния выглядят слабыми. Однако совсем не обязательно, что они таковыми и являются.

Жалость к себе оказывается такой хитро закрученной шизофренией, от которой невозможно избавиться, потакая своим слабостям. Жалея себя, я определённо раздваиваюсь, и с позиции силы жалею в себе то, что оцениваю как слабое и ранимое.

Это значит, что жалость к себе — это чувство, которое сопровождает раздробленность и нецельность. К тому же жалость к себе — болезненное заигрывание со своими или чужими слабостями. В ощущениях жалость к себе переживается как щемящее чувство то ли умиления, то ли умаления, иначе — уменьшения до бесконечности сил того, кого я в себе или в другом жалею.

Рассмотрю как подсказку жалость к другому. Жалея другого человека, я однозначно упиваюсь властью наделять его своим сочувствием и смотрю на другого сверху вниз, с позиции силы и власти над ним. Наверное, как бог.

К примеру, вижу как муравьишка тащит тяжёлую соломину. Вот ему попадается препятствие, через которое соломину перетащить не может. Мне жалко его. Сразу мысль: дай-ка помогу ему преодолеть помеху, поставлю его за препятствие. И вот я уже благодетель и доволен собой. От этого самому лестно. Наверное, и муравью легче в этот миг. Но муравей из-за меня не смог преодолеть это препятствие сам, своими силами. И не извлёк в итоге из этого свои муравьиные уроки.

Этот пример прост, но не до конца раскрывает всю пагубность жалости как таковой. Рассмотрю другой пример, когда не другого, а себя жалко. Моя младшая дочь сейчас чрезвычайно игрива. Возраст у неё такой, что учится очень быстро и многому в одно и то же время. Я за ней не успеваю. Поэтому, приходя домой, особо когда устал телесно, я стараюсь зарыться в какой-нибудь угол, чтобы отдохнуть. Вполне оправданное желание. Но младшая буквально лезет со мной играть. Я раздражаюсь и начинаю отстаивать своё право на отдых. Вот это и есть ловушка жалости к себе. Я внутри жалости к себе не вижу, что именно игра с младшей может полноценно восстановить силы, телесные в том числе. Но на самом деле жалко мне не телесных сил, а своего внимания для неё. Внимания хочется себе. Я же так устал! Жалость к себе заставляет закрыться от дочери. Она недополучает общения с отцом, а по ходу научается от меня точно также жалеть себя.

Вижу это, и мне не по себе. Но порой я этого не вижу. И так себя жалко! А после этого так противно. Потому что в этом случае, "муравьишка" — это какая-то часть меня. Я её жалею, а по сути, не отвешиваю волшебного пенделя. В итоге эта часть годами не растёт и остаётся маленькой, мелкотравчатой и противной. Маленький мальчик во мне не хочет играть с маленькой девочкой в её игры — вот что происходит, когда я, придя домой уставший от дел, отстраняюсь от дочки, забившись в свой угол.

Как вообще рождается жалость к себе?

Жалость к себе, как я вижу, появляется извне. Она вносится, как вирус, подселяясь однажды в детстве на одну из моих слабостей. И затем отравляет всё, что связано со всеми моими слабостями — телесными и душевными. Например, если другой богаче — то я завидую ему. Ему завидую, а себя-то жалко, если вдруг узнаю, как ему досталось богатство. Казалось бы, если я действительно хочу добиться того, что имеет другой, то вот он способ — вкалывай так же как он, будет мне то, что другой имеет. Ан нет, вкалывать не хочется, хочется, чтобы досталось за так, даром. Как в детстве: клянчу или канючу, и меня пожалели — дали то, что выклянчил. При этом, если не дали — то по разуму, это справедливо, потому что незаслуженно. А раз жалость к себе у меня сейчас есть, значит, когда-то дали, и это закрепилось как образец.

Таким образом, в детском возрасте жалость к себе закладывается однозначно как жалость ко мне маленькому, и закрепляется как образец моего подлого управления другими. Подлое управление — не ругательство. Это одна из струй мышления управления, в которой хранятся образцы, как получить желаемое через прогиб, через униженность, попрошайничество, кляньченье, а по сути, давлением на душевные слабости другого. Именно последнее и является основной причиной, почему жалость как инструмент не просто осознать, а ещё труднее от него избавиться — слишком крепка привычка жить за счёт слабостей другого. Именно так, а не наоборот. Это лишь со стороны кажется, что он или она жалеют меня, потому что я слабый. А в действительности я надавил на их чувства так, что вызвал их живой отклик. И получается, что жалость к себе — это очень хитро переплётённая штука, которая используется мной и другими для управления друг другом. Главное в этом управлении — поиск слабости и уязвимостей в другом, с тем, чтобы надавив на них, вызвать для себя желаемый отклик.

Одно из проявлений жалости к себе — просьба о прощении. Вот уж хитрость так хитрость! В чём её суть? Прошу я прощение обычно тогда, когда обидел другого человека. За что? Например, за то, что был не бережен, не чуток и т.д. Прошу прощение для того, чтобы отладить взаимодействие, чтобы у другого не было осадка, то есть душевной боли.

Штука с прошением прощения в том, что так я дешёвым способом пытаюсь исправить то, что сделал. Попросить прощение гораздо дешевле по силам, чем взять и измениться в том месте, где из меня торчит какое-то бревно. Не говоря уже о том, чтобы своими действиями исправить то, что привело к обиде. Если вдуматься, то прошение прощения — это проявление жалости к себе. Ведь себя-то не очень хочется менять, жалко сил и времени, а попросив прощение, я могу рассчитывать на то, что общественный договор, правило приличия заставит другого принять моё извинение. И пусть другой человек, обиженный мной, сам что-то с моим прощением делает. Может хоть на стену его повесить. Другой, тот, кого я обидел — ничего не получает от меня, кроме оправдательных слов за то, что я его унизил. Унизил как действиями или словами, так и болью, которую другой после этого испытывает. Ведь душевная боль именно унижает, она придавливает душу. Когда я прошу прощения, другой человек не получает от меня усилий, которые позволят его душе вернуться к состоянию до обиды. Я, проговаривая прощение, всего лишь зарабатываю себе очки перед общественным мнением в том, что я не такой уж и плохой парень, даже бревно вижу в своём глазу.

Но что с этого тому, кого я обидел? Ничего. Я его просто поимел дважды: в миг причинения обиды и когда просил прощение.

И ведь висит эта привычка просить прощения, извиняться и посыпать себя пеплом на жалости к себе. Не хочется над собой вкалывать, вот я и давлю на жалость в других. И если нахожу у них слабое место, то получаю именно жалость. Жалость, которая совсем, совсем не любовь.

Но в действительности от других охота душевности. Однако душа порывиста. От её порывов можно и в рожу получить, вместо жалости. Или когда прошу прощения. И если мне жалко рожу — то я всё ещё маленький мальчик, который не вырос из своих шортиков и тельцем слаб. И до настоящей душевности нужно ещё вызревать.

Появляется жалость к себе вообще интересно. Жалость к себе приходит извне в детстве, как образцы отношения ко мне взрослых, как правило, женщин, и очень часто пожилых. Бабушки очень любят посюсюкать над внуками, не зависимо от того, свои они или чужие. "Сюси-муси" — это куски бабства, заложенные взрослыми женщинами, которые меня воспитывали. Им надо было поставить себя как сильных и заботливых, часто воюя при этом со своими избранниками. В этой битве выковывается бабья властность. Можно сказать, что обычная черта современных бабушек — жалость к маленьким и слабым, как им кажется, и жалость к себе.

Если всмотреться, то именно бабское сюсюкание, все эти "бедненький ты мой" и "такой умилительный", сохраняет меня маленьким и жалким. В детстве это принимается за радость других в мою честь или проявление любви и ласки. Которая, кстати, чаще всего есть. Но баба в своём стремлении быть нужной и важной делает меня зависимым от её усилий по заботе и защите от "жёсткого" и "жестокого" мира.

Чтобы проверить искусственность и паразитизм жалости к себе, достаточно подойти к зеркалу и пожалеть того, кто в отражении. Даже если я свободен от жалости к себе, это упражнение даёт осознание настоящего отклика в душе на жалость. Жалость к себе — паразит. Жалость обессиливает меня и другого, она унижает и не даёт работать над собой.

Сейчас, в настоящем, я могу пользоваться жалостью к себе, как подлым управлением, чтобы вызывая жалость к себе у других получать от них всёе, что мне требуется, начиная от внимания, заканчивая материальными благами. Однако не хочется этим пользоваться. Этот инструмент хоть и составляет часть моей личности, однако совсем не радостен и не полезен для меня. Жалость к себе крадёт у меня мою жизнь. Она ворует время моего воплощения, потому что я в это время не занят собой настоящим, своей мечтой, движением к себе.

Надо принять, что жалость не нужна физическому телу и не нужна душе. Она нужна Личности — это её инструмент. Но как раз в силу этого инструмента личность моя не успешна. Потому что жалость к себе мешает менять личность, и она остаётся на детском уровне развития.

В действительности, относительно душевных задач жалость к себе — это даже страшно. Если пожалеть другого, как в случае с муравьишкой — это уворовать у другого его победу, то жалеть себя — это не дать победить себе, и застрять в мелкости и недалёкости.

В действительности, в нас нечего жалеть. То, что в нас сущностно — душа — бессмертно!

Жалость к себе победить не просто, но жизненно необходимо. Её воздействие не даёт вскрывать настоящие способности или находить и использовать возможности, которые недоступны, пока мне себя жалко.

Поэтому в отношении жалости к себе надо блюсти две вещи:

1. Отслеживать и не давать разрастаться ей, давить эту гадину каждый раз, когда она отравляет душу.
2. Искать корни жалости к себе и вычищать.