RSS
Мы в ВКонтактеМне девяносто…
Мне исполнилось девяносто лет, поэтому я заслуженно могу поразмышлять о былом. Итак:
Что я знаю о жизни? И много, и нет, ведь в счёт идёт только то, что я знаю о людях, с которыми я делю свою жизнь. Прежде всего, это замечательная команда моих единомышленников; с кем-то из них мы вместе уже пятьдесят лет, с кем-то тридцать. Жизнь, прожитая вместе — это дорогого стоит. И да, мы несовершенны, но мы всего лишь люди, а несовершенства — это часть человеческого бытия. Это не просто "моя команда", а мои друзья, хорошие друзья, каждому из которых я полностью доверяю. Им не всё равно, как складывается жизнь их пациентов. И моя жена. Мы вместе 41 год, день и ночь, и всё равно этого недостаточно. Мы оба Пигмалионы. Её изменила моя терапия, а меня изменила её любовь. Что же ещё нужно?
Если вы не страдали, скорее всего, у вас не вызовет интереса первичная терапия, мои книги и я сам. Вы можете прожить хорошую жизнь и без меня, но со мной вам будет лучше. Почему? Потому что я обнаружил, что значат чувства для каждого из нас, и насколько важно открытое сознание. Если вы уже это знаете, я поздравляю вас. Многие, и я среди них, по-прежнему учатся, узнают новое о жизни и о том, что нами движет. Я всё ещё учусь. Приведу пример: когда-то я работал на мясокомбинате, где резали свиней. Я стоял рядом с загоном со свиньями и слышал, как они визжат, но я не думал об этом. И я забыл. Теперь, когда моё сознание открылось, я слышу эти визги всё время и не могу "отключить" их. Они сводят меня с ума, но это часть меня. Точно так же сейчас я чувствую боль и страдания, которые причинили мне родители, и слышу свои немые вскрики. Я и знать ничего не знал об этом. Но после того, как я раз за разом прочувствовал свою потребность, я начал страдать от их поведения и просто от того, что они были такие. Не забывайте, мне девяносто лет, но моя жизнь в пятилетнем возрасте никуда от меня не делась. Я беспрестанно был движим этими страданиями, но ничего не знал об этом. Я не находил себе места и даже представить себе не мог, что это следствие моей внутриутробной жизни. Я не изобретал теории на этот счёт; я испытал это на себе. Я не знал, что мне нужны объятия и прикосновения, пока моё тело не стало изнывать и не закричало об этом. Я даже не знал, что это про объятия и прикосновения, пока не прошли месяцы и годы, в течение которых я испытывал голую эмоциональную боль. Затем боль стала конкретизироваться. Мы действительно иногда обнимаем пациентов, потому что это хорошо успокаивает и снижает интенсивность боли, так что они могут прочувствовать и выдержать её. Мы даём им малую толику того, в чём они нуждаются, чтобы они лучше прочувствовали свою нужду. Если вся эта боль обрушивается сразу, это слишком тяжело.
Мы произвели революцию в психотерапии. Я не могу себе представить, как говорю пациентке, которая горько плачет, что её время вышло. Это не по-человечески. Наши сеансы не ограничены по времени. Пациенты уходят, только когда проживают чувство. Они продолжают чувствовать и в конце концов перестают быть пациентами и становятся моими друзьями. Хорошими друзьями, без неврозов. Я опубликую некоторые из писем, которые получил на свой день рождения, чтобы объяснить, что я имею в виду. Это письмо пришло мне, пока я писал этот пост:
"Дорогой Арт,
Какое же это счастье — столько лет знать тебя, в том числе и лично.
Работа, которой ты посвятил свою жизнь, позволила мне и многим другим спастись от самих себя. Создать новую жизнь или просто жизнь, начало чего-то великого. Именно через первичную терапию я сумел увидеть себя, постепенно стать самим собой, превратиться в того, кем я должен был быть, свободного от боли, от болезненного проигрывания подавленности день за днём.
Я дорожу свободой своей личной воли, не опутанной сетями прошлой боли, которая всегда присутствовала, хотя и была невидима. Для меня первичная терапия — это про то, чтобы пробудиться из состояния спячки, дать волю внутреннему ребёнку, первоначальному замыслу, позволить ему быть таким, каким он создан. Спасибо тебе, Арт!"
Я узнал, как меня ужасает смерть. Я был близок к смерти при рождении, когда меня тянули изо всех сил и не могли вытащить наружу, и уже тогда я почувствовал, что такое приближение смерти; и когда я научился чувствовать, эти ранние чувства тоже прорвались наружу. У меня случались панические атаки, и я понятия не имел, что это такое и откуда это взялось. Казалось, что я умираю сейчас, это был чистый ужас. Я не хочу покидать эту землю, но я примирился с этим… и всё же… У меня нет умозрений насчёт того, что будет после — не будет ничего, никакой такой энергии, которая была бы живой частичкой меня. От меня не останется ничего, кроме того, что будет жить в памяти других людей, любящих меня. Если вы хотите продолжать жить, нужно, чтобы вас любили и чтобы вы любили и поняли, что только любовь выживает, и ничего больше. Но ведь наконец-то освободиться от боли и жить свободной жизнью, жизнью чувств — это много; дорожите этим. К этому я стремлюсь, над этим я тружусь. Я не могу видеть, как страдают люди, когда они не должны страдать.
Я вспоминаю Робина Уильямса. Может быть, мы могли бы ему помочь. Мы помогли многим таким, как он. Если бы он знал о нас, у него был бы шанс обрести психическое здоровье. Поэтому не обо мне, а о терапии должны знать, чтобы спасать жизни людей. Робин был вправе знать о нас. Он знал о знаменитых реабилитационных центрах, которые ничего ему не дали. Обо мне знают мои друзья и пациенты, моя жена. Аплодисменты — плохой заменитель физической любви, поцелуев и объятий, да, объятий и поцелуев. Мы все в них нуждались и нуждаемся. Нам не нужны поучения мудреца о том, как хорошо жить; нам нужно, чтобы нам помогли вести такую жизнь. Нам не нужны чужие мысли; нам нужны свои собственные. Нам ни к чему самое ценное наставление; нам вполне достаточно знания, которое мы получаем от нашего тела, когда оно чувствует.
Что освобождает нас? Проживание той боли, которая держала нас в заточении. Прутья этой решетки прочнее, чем сталь. Мы не видим их и не знаем, что они существуют, но они держат нас взаперти. Они заставляют нас вести себя одинаково снова и снова. Мы ведём себя саморазрушительно, не подозревая об этом. И даже если кто-то обращает наше внимание на это поведение, мы киваем и говорим: "Да, наверно". После двенадцати лет обучения в колледже и университете всё, чему я научился — это печатать и говорить по-испански. Почти всё остальное было незачем. Ясно, что то, чему нас учат на психологии, абсолютно бесполезно; это произрастает на бесплодном поле, где не признаются чувства. Интеллект торжествует даже там, где на самом деле нужна его противоположность. У некоторых моих пациентов родители профессора, но они никогда не приласкали своих детей, так что толку от их интеллекта, если они вредили своим детям? И они не видели этого. Они были ослеплены своим интеллектом и не могли ничего увидеть за этими шорами. Чувства дают возможность прозреть и понять; я прозрел и увидел ошибки, которые совершил в отношениях со своими детьми. И я услышал визжание свиней, и уже никогда в жизни не возьму в рот бекон. Нам нужно общество, которое умеет чувствовать, и начало этому могут положить родители, а потом учителя; но прежде всего нам всем нужно понять значимость чувств. Они критически важны для жизни. Двух близнецов, родившихся преждевременно, положили вместе в инкубатор. Они обвили друг друга руками, и им было лучше, чем новорожденным, которые лежали в инкубаторе в полном одиночестве. Мы нужны друг другу; нам нужны объятия, ласки и поцелуи, как будто сама жизнь зависит от этого, да так оно и есть.
А вот что нам уж точно не нужно, так это псевдонаучная психотерапия, когда все обнимаются и исторгают восторженные слова любви. Нам нужно знать, что боль запечатлевается на очень раннем этапе после рождения и остаётся с нами на всю жизнь, поэтому от того, что несколько пациентов, пусть с самыми добрыми намерениями, обнимут друг друга, ничего не изменится. Это может подействовать кратковременно, но не оказывает никакого влияния на дальнейшую жизнь и ничего не меняет. Нам не нужны терапевты-интеллектуалы. Нам нужны чувствующие терапевты. Опасайтесь интеллектуальных идей.
Чего же мы все хотим? Любви, конечно, но если её не было, а мы не знали об этом, мы довольствуемся её заменителями… похвалой, одобрением, поглаживанием по голове, "пятёркой" в школе, рекомендательным письмом, медалью за успехи в работе и т.д. И эти вещи нужны нам так же сильно, как любовь, потому что именно потребность в любви стоит за нашим стремлением к одобрению. Не раз в терапии я чувствовал потребность в том, чтобы мне сказали, какой я хороший. Тогда я нуждался в капельке одобрения, чуточке похвалы от важной для меня фигуры. Если я услышу это сейчас, это будет приятно, но не станет для меня большим событием. Когда мне было пять лет и отец то и дело обзывал меня дураком, потому что сам чувствовал себя дураком и использовал меня, чтобы укрепить своё слабое Эго, вот тогда это принесло бы мне большую пользу. Вы не можете восполнить то, чего вам недоставало, а практически каждая терапия сегодня занимается именно этим. Эти терапевты заботятся о вас, переживают за вас и дают вам рекомендации. Однако наша нехватка стала импринтом, который противится всякой помощи. Помощь не может просочиться. Нам надо, надо, надо вернуться и прожить заново, переделать импринт и поправить историю. Нам нужно обратить боль и освободиться. Трудно ли это? Не настолько трудно и болезненно, как может показаться.
Невозможно работать с настоящим, чтобы поменять прошлое. Это очевидно: вы можете изменить прошлое, только вернувшись туда и прожив его заново, обратив химические процессы, такие, как метилирование, которые закрепили это воспоминание в системе. Непременное условие — переворачивание импринта. Это открывает дорогу к чувствам, и тогда мы снова можем дышать; люди, которые дышали поверхностно, в прямом смысле начинают глубоко дышать после терапии. Смотрите сами. Чувства открывают лёгкие и сосуды, поэтому мы можем дышать, и в системы организма поступает больше кислорода. Это означает предотвращение ударов и закупоривания сосудов. Это означает, что давление само снижается, и мигрени, сопровождавшие человека на протяжении всей жизни, прекращаются. Вырабатывается меньше гормонов стресса, неокортекс (новая кора головного мозга) работает в оптимальном режиме, и мы снова можем ясно мыслить. Так вот, оказывается, какую силу имеют чувства? Да, но только если проживать первичные чувства, а не пустить пару слёз и ждать от этого чудес. Речь идёт о высвобождении задавленных слёз, которые десятилетиями находились внутри и ждали своего времени. Мы даём им выход.
Я практикую больше шестидесяти лет, с тех пор, как начал работать в психиатрическом отделе детской больницы Лос-Анджелеса. И что я почерпнул из той практики? Мало что. Я начал практиковать первичную терапию почти пятьдесят лет назад, и что я почерпнул из этого опыта? Всё. Чувства стали моим учителем, и я был пациентом своей клиники. Я сидел в приёмной и ждал своей очереди, как и все остальные. Потом я начал узнавать себя и других. Начинающим психологам необходима наша терапия, чтобы освоить, как добираться до чувств людей и помогать им обходиться с этими чувствами. Если вы хотите, чтобы у вас были здоровые дети и хороший брак, вам нужно уметь чувствовать. Я наблюдал за спонтанным ребёнком, и это зрелище радует глаз. Его отец пишет о нём книгу. Этот ребёнок встает утром и говорит: "Ого, мне так хорошо сегодня". Так просто и здорово. Учёба даётся ему легко, у него много друзей, к нему прекрасно относятся.
Если вы хотите, чтобы у вас были друзья, вам надо дружить, и не в каком-то абстрактном смысле, а чувствовать, когда другу плохо и уметь ему посочувствовать, побыть с ним, как настоящий друг. Дорогие подарки мало что значат для чувствующего человека; да, это приятно, но только если это не попытка возместить нехватку любви в раннем детстве. В этом случае тому, кто принимает, нужно всё больше и больше, и всегда будет не хватать. Когда вы напитаны любовью, вы радуетесь подаркам, но не потому, что они заделывают брешь в раннем опыте. Если есть эта брешь, тогда вам всегда будет мало: мало денег, конфет, яхт, собственности, славы, одежды и т.д. Всегда мало, потому что вы пытаетесь заполнить необозримую дыру. Насколько же проще становится жизнь, когда вам становится понятно, какое ужасное бремя вы постоянно таскаете за собой. Тогда вы понимаете, что вам нужно меньше, потому что самое насущное у вас и так уже есть… это любовь.
