ЗОЖ как новая религия

"Я ем божественную пищу и становлюсь богом".

Это одно из основополагающих условий религиозной практики. Причастие в христианстве, отказ от мясного и низших энергий в тантрических религиях многобожия.

Я то, что я ем — старинная и надёжная архаичная защита интроекцией.

Появление религиозных культов начиналось как праздник с едой, им и остаётся. Весь суточный круг богослужения заканчивается божественной пищей, причастием Божеству.

В древности тотемное животное, сначала убитое и потом съеденное, становится будущим богом — оно даёт силы и качества животного. Религиозный институт сначала в виде касты, потом в виде государственного конгломерата регулирует, что есть (кушать) и что не есть. В ведичесой культуре он исключает мясное, скоропортящееся в жарком и влажном климате, фактически не пригодное к употреблению в отсутствии зимы. В средней полосе он регулирует мясное и молочное, в культуре средиземноморья ограничивается вино.

Праздники создают круговорот календаря, порядка и понимания того, что за сегодняшним днём наступит завтра. Будет голод, но будет и жатва.

Религия, как социальный институт, — это общественное супер-эго, появление и упорядочивание норм морали и этики. Сначала через еду, как с маленьким ребёнком: это льзя, это нельзя. Фрейд пишет — дети съели отца (вождя) и устыдились, устрашились и ввели запрет на подобное посягательство для своих потомков в будущем. Отец, в свою очередь, ввёл обрезание как устрашение кастрацией. Посягнёшь на отцовское — не станешь отцом сам. Из этой истории формируется психический мир почти всего человечества. Эдипов комплекс центро-образующий для становления психики ребёнка.

Манипуляции между фигурами отца и матери в попытке повзрослеть, отделиться и создать свою такую же пару. Неизвестно, зачем, но так устроен мир.

Религия как социальный контейнер страхов перед неизвестным и новым. И также тревог перед неопределённостью и выбором, где после выбора следует ответственность, а значит, и вина. Стыд о себе самом — неизбежный признак сознания и осознавания: вот Я и вот Другие.

Религия владеет функцией социального института для сирых и убогих — сейчас её взяло на себя государство и, очевидно, не совсем справилось с этой ношей, потому что в ней отсутствует материнская эмпатия, но очень много отцовского нормативного. Люди с диагнозами получили вместо монастырей ПНИ-пансионаты, в которых они доживают свой век при помощи медикаментов.

Религия как контейнер для иных: чайлд-фри, одиночек, не желающие размножения, семьи, психотических (бесноватых), людей с галлюцинациями (юродивых). Этот институт монашества, породивший жемчужины человеческой культуры и науки сейчас также потерпел преобразование: чайлд-фри просто остались на улице и превратились в право-защитников-активистов, их невостребованная на детей и семью энергия обращена на борьбу с социальными институтами, с карательной психиатрией, например.

Религия же регулирует потребление, создание и распространение информации: рецензирование, чтение книг, чтение полезное и вредное, мысли полезные и мысли вредные, борьба вредными идеями.

Целостный и всеобъемлющий институт религии не выдержал под натиском истории.

Сейчас мы живём в мире, в котором можно практически всё.

Но самое главное, непонятно, кто теперь решает, что хорошо и плохо. Кажется, право досталось персонально личности. Родители разговаривают с детьми как со взрослыми о сексе. Поддаваясь духу современной толерантности, люди вынуждены объясняют естество гомосексуальных пар своим чадам. Европейские дети даже не знают, кто они, мальчик или девочка. Они скоро будут принадлежать к среднему полу до достижении ими какого-то возраста, когда сами смогут выбрать свой пол.

Хочется попробовать: но кислого или солёного? Или всё сразу, а может, попеременно? Конфету и солёный огурец с чаем.

Размыты и практически уничтожены традиционные роли. Традиционные народы смешались с единой американо-европейской расой, говорящей на общем языке, оставляя своё культурное наследие скорее как оригинальную закуску.

И тут появляется идея правильного питания, правильной телесной культуры и правильного жизненного распорядка. Она лишена (пока, хочется сказать) духовного переживания, в ней отсутствует мистический опыт, который привёл наших предков к созданию величайших "Стабат Матер" или Нотр-Дам де Пари.

Появляется эта идея из некоего бокового русла — из борьба женщин и людей простых сословий за право заниматься физкультурой и иметь здоровое эстетически пригодное для демонстрации другим тело. Ведь все идеи о правильном питании в конечном итоге подчинены желанию продемонстрировать красивое тело, предстать перед судом других идеальным. Но идея правильного или здорового образа жизни подозрительно смахивает на второзаконие: пять мер пшеницы, пол-раба, шесть приседаний. Это с утра, а это по средам и пятницам. Чаты о правильном питании изобилуют сообщениями: "Девочки, поела помидоров. Теперь можно молочку?".

В отличие от второзакония цель всех этих организующий свой быт действий уже не в престолонаследии и передачи собственности.

Идолом и целью становится тело: тело совершенное, нестареющее и, кажется, не способное умереть. А скрытым посылом урегулирование тревоги о наступающем дне, о неизвестном завтра, о неминуемой смерти, от том, как справиться с собой внутренним.

Гуру этих движений — люди с внешностью тридцатилетних в свои шестьдесят. Сорок восемь приседаний (или сто семь — число скоро становится сакральным). Сбалансированный завтрак. Никакого круассана. Гречка и котлеты на пару в обед. Лёгкий салат на ужин. Кто сказал "шоколадка"? Никакой ереси вроде чипсов и семечек. Слабовольные!

Где кровь — там жизнь. Где движение — там радость и смех. Ленивые, восстаньте! Возрадуйтесь. Откиньте тревогу, сомнение и депрессию.

Альтернативно уже появилось движение желающих остаться толстыми или имеющими право есть всё, что они хотят. Ересь это или здоровая протестанская волна за освобождение от насилия папства — покажет будущее.

Главное во всём этом — осознанность. Я не просто приседаю. Это приближает меня к совершенству. Я кредитую в это действие свою уверенность в будущем, красивом и здоровом.

Постепенно простой комплекс разных привычек еды и ухода за телом становится деланием с особым смыслом и постепенно превращается в особый целостный социальный контейнер, избавляющий людей от их страхов, от тревоги, от наступившей свободы.

— Сколько можно есть?

— 150 грамм.

— А сколько нужно спать?

— 8 часов.

— А что потом?

— Комплекс упражнений утром, прогулка днём, 6 часов здорового труда и комплекс упражнений на ночь.

Всё упорядочено и не вызывает сомнений, поэтому нет выбора и нет тревоги, нет ответственности и нет невроза. Приседай, избегай жареного. Желающий стать совершенным избегай большего. Не забывай постить сэлфи. Фото твоё остаётся жить вечно в месяцеслове за новую веру.

Так или иначе, человечество продолжает свои попытки совладать с тревогами через манипулирование материнскими субстратами еды и тела и отцовским закона и нормы.