В гостях у Парацельса

Если вам доведётся быть в Базеле, непременно загляните в Фармацевтический музей. В этом старинном особняке в Переулке мертвецов/Totengässlein (ещё с 12 в. похоронные процессии поднимались по нему к церкви Св. Петра) с февраля 1527 до января 1528 служил домашним врачом Парацельс — фигура многогранная и противоречивая, окружённая длинным шлейфом всяческих небылиц. Пять веков, разделяющие нас во времени, — слишком большая дистанция, чтобы с уверенностью отличать правду от вымысла. Такую смелость никто из современных исследователей на себя не берёт. Невозможно даже точно установить, в каком году он родился: в 1493 или в 1494. Я опираюсь на изыскания Пирмина Майера / Pirmin Meier, ныне живущего швейцарского историка, державшего в руках немногочисленные уцелевшие архивные источники.

Самым ранним документом, касающимся жизни доктора Теофраста (псевдоним Парацельс впервые появляется в 1529 году), считается протокол от 27 апреля 1526 года, в котором содержится опись имущества доктора, покинувшего австрийский городок Зальцбург во время крестьянских волнений. (Ему будет суждено в него вернуться спустя 15 лет, чтобы провести последние несколько месяцев своей скитальческой жизни и найти приют на кладбище Св. Себастьяна). Итак, из одежды: сюртук печёночного цвета с беличьей подкладкой, чёрный сюртук с чёрной подкладкой, простой кафтан печёночного цвета с гербами, узорчатый жилет с чёрной подкладкой и почти совсем вытертый кожаный пояс; из утвари: 2 латунные кружки, 2 стакана, латунный светильник; помимо этого, большие и маленькие книги в количестве 31, некоторые без переплёта, маленькая деревянная астрология и лик Пресвятой Девы, написанный на полотне.

Как следует из вышеописанного, страстью к накопительству Парацельс не отличался, равно как стремлением к оседлому образу жизни, что было частью его жизненного кредо. Поэтому, покинув Зальцбург, он за полгода успел пожить в нескольких городах южной Германии. В Баден-Бадене он излечил маркграфа Филиппа I от дизентерии. Это, несмотря на отсутствие гонорара, способствовало растущей известности доктора. Следующим пунктом назначения стал Страсбург, где 5 декабря 1526 года "Теофраст фон Гогенгейм приобрёл право бюргерства". Это позволило ему стать членом медицинского цеха и практиковать хирургию. В те времена принадлежность цеху была аналогична современной лицензии. Без неё нельзя было заниматься ни производством, ни торговлей, ни даже проституцией (по крайней мере, в Базеле всё было чётко регламентировано).

Инициатива приглашения Парацельса в Базель принадлежит, по всей вероятности, Иоганну Хусцгену / Johannes Huszgen, вошедшему в историю под латинизированным именем Эколампадий / Oekolampad (1482–1531). Уроженец немецкой земли Пфальц получил блестящее образование, увенчавшееся степенью доктора теологии, в университетах Гейдельберга и Болоньи. Переехав в Базель в 1515 году, начал службу в церкви Св. Мартина, где за 10 лет продвинулся по церковной лестнице от скромной функции викария до главного пастора. Сыграл существенную роль в утверждении протестантизма в Базеле. С 1522 года впервые в истории Базельского университета начал преподавать теологию на немецком языке вместо традиционной латыни. Его примеру последует Парацельс в рамках медицинского факультета (до него преподавание велось на жуткой смеси латыни со средневерхненемецким).

В это же самое время в Базельском университете преподаёт Эразм Роттердамский, который становится одним из первых пациентов Парацельса в должности городского доктора. Началом 1527 года датированы оба письма: Парацельса "знаменитейшему оплоту теологов, великолепнейшему и ученейшему господину Эразму из Роттердама" с подробными замечаниями относительно состояния его здоровья и ответ Эразма "опытнейшему во врачебном искусстве доктору Теофрасту из Айнзидельна", где восхваляет успех лечения его ближайшего друга и издателя большинства его сочинений Иоганна Фробена. Фактически Парацельс спас Фробена от ампутации ноги, вызвав всеобщую сенсацию. Об этом читаем: "Ты вытащил Фробениуса <латинизация имён была в моде > буквально из ада, а ведь он — это половина меня. Если ты поспособствуешь и моему выздоровлению, то вернёшь к жизни и вторую половину. Как мудро распорядилась судьба, приведя тебя в Базель!"

Приведя Парацельса в Базель, судьба проявила не только мудрость, но ещё и невиданную щедрость. Его ежеквартальный гонорар, о котором можно судить по ведомостям городского совета, составил 15 фунтов и 15 шиллингов, что в пересчёте на европейскую валюту того времени было равно 15 рейнским гульденам. Ровно столько же получал за свои лекции по юриспруденции Бонифаций Амербах, ставший впоследствии другом Парацельса. Более высокое жалование было только у канцлера. (Замечу в скобках, что Иоганнес Амербах, отец Бонифация и его двух братьев, стоял у истоков книгопечатания, обучившись этому новому ремеслу в Венеции. Купленный им в 1475 году дом в Переулке мертвецов служил типографией с 1482 года, а затем перешёл в собственность младшего компаньона и продолжателя бизнеса Иоганна Фробена в 1507 году).

Счастливейшую с финансовой точки зрения ситуацию в жизни Парацельса омрачало только то, что университетское начальство не одобрило кандидатуры бродячего доктора и формально не признало его ординарным профессором. Вероятно, ему даже не выделили отдельную аудиторию, и он читал свои лекции, где придётся. Жильё предоставили на окраине города, где находили себе временное пристанище "преступники, скрывавшиеся от правосудия, паломники, дезиртиры, беглые крестьяне, нищие и кочующие школяры" (Роберт-Генри Блазер "Парацельс в Базеле").

Ещё больший антагонизм начальства и коллег вызвал тот факт, что студенты буквально ломились на его лекции. Это объяснялось альтернативными подходами нового профессора. Как он сам пишет, "с самого начала я объявляю, что на моих лекциях речь пойдёт не о четырёх кардинальных жидкостях и совокупности знаний наших древних предшественников. Чтобы передать хотя бы малую часть своих знаний, я, благодаря роскошному гонорару от господ Базеля, ежедневно в течение двух часов учу студентов практической терапии, основанной на опыте и знании. Особое внимание я обращаю при этом на учебные книги по внутренней медицине и хирургии, автором которых является ваш покорный слуга. Чувствуя потребность аудитории, я подробно раскрываю перед слушателями их содержание".

Ошеломительный успех вскружил Парацельсу голову. 10 октября 1527 года, охваченный полной эйфорией, он посылает своему коллеге Кристофу Клаузеру, также занимавшему должность главного врача в Цюрихе, свою лекцию "De gradibus et compositionibus receptorum et naturalium". Текст лекции сопровождается письмом c откровенным бахвальством, свойственным людям, вышедшим из социальных низов и внезапно оказавшимся в рядах сильных мира сего. В нем он величает себя врачом Германии, равно как Авиценна был врачом всего арабского мира, Гален — Малой Азии и Марсилио Фичино — Италии. Трудно сказать, какова была реакция адресата, поскольку он не страдал социальной ущербностью, был продолжателем богатейшей династии аптекарей и спокойно преподавал фармакологию на латыни.

Однако, колесо Фортуны вращается неумолимо. Чёрная полоса началась со смерти уже знакомого нам Иоганна Фробена, имевшего в Базеле большое влияние. Известие об этом его домашний доктор получил после весёлой попойки со своими студентами, которых он в своём письме от 11 ноября 1527 года величает "дражайшими собутыльниками" (carissimi combibones). Вскоре после этого собутыльники сочинили памфлет, в котором обвиняли Парацельса в плагиате, фанатичной манере чтения лекций и неудовлетворительном знании латыни. Крамольный стих, написанный гекзаметром, был прибит к дверям нескольких церквей и нового здания биржи. Так работали СМИ того времени. В этом смысле Мартин Лютер, прибивший на главном входе в собор Виттенберга (Саксония) свои 95 тезисов 31 октября 1517 года, реформатором как раз не был.

Имя главного идеолога протестантизма не могло не возникнуть в этой статье, поскольку именно в период жизни Парацельса в городе на Рейне новая религия укрепляет свои позиции. Более того, Ганс Лохер / Hans Locher назовёт свою панегирическую биографию 1851 года "Лютер медицины и наш величайший швейцарский доктор". Базельские хроники донесли до нас эпизод, дублирующий сожжение папской буллы немецким еретиком. Вместо буллы использовались труды древних светил медицины. Дело было 24 июня 1527 года, в ночь Иоанна Крестителя или Ивана Купалы, как его называли на Руси. Об этом Парацельс сам напишет в "Парамируме": "В ночь на Святого Иоанна я выбросил в костёр множество книг, чтобы все несчастья вместе с дымом рассеялись в воздухе. В те минуты я всем сердцем желал очищения царства медицины, которую не может повредить ни один огонь в мире".

Публичная сцена сожжения авторитетнейших изданий при участии многочисленных студентов, подливавших масла в огонь, естественно, не могла способствовать укреплению авторитета Гогенгейма в глазах профессуры и университетского начальства. Трудно сказать, почему этот случай не закончился сразу увольнением. Возможно, только потому, что в Швейцарии (кантон Базель вошёл в Конфедерацию 13 июля 1501 года) изначально был исключён деспотизм единоличной власти и допускалась некая свобода слов и действий. Спустя несколько месяцев, когда и студенты перешли в оппозицию к некогда любимому профессору внутренних болезней и хирургии, ситуация дошла до критической точки. В пылу негодования Парацельс обрушился на городские власти, в результате чего получил от них предписание покинуть Базель в январе 1528 года.

Гонения при жизни, тотальный запрет на публикации, последовавший в 1531 году со стороны властей Нюрнберга, стали причиной того, что 95% трудов Парацельса были опубликованы уже посмертно. Конспекты лекций, прочитанных в Базеле, составили два объёмных тома, впервые изданных Зюдхофом. Цитирую Пирмина Майера: "Едва ли найдётся что-то важное в наследии Гогенгейма, о чём он не написал хотя бы пару слов в Базеле; здесь были заложены основы учения о камнеобразующих болезнях, разработаны методы комплексного изучения симптомов известного заболевания, которое фигурировало в немецких медицинских дискуссиях под названием "французской болезни"". Нетрудно догадаться, что речь идёт о сифилисе, который, наряду с чумой и холерой, вселял не меньший ужас в жителей XVI века, чем ковид сегодня. Времена меняются, но природа человека с его страхами и бренностью физического тела остаётся неизменной.