Что мы вкладываем в отношения с нашими детьми

Приведённый ниже материал является реальным случаем из практики группы поддержки родительства. Приводится с разрешения клиентки. Художественная обработка — Долговой Ю.Ю. Имена не упоминаются.

Психотерапевт объяснил, что требуется от группы. В общем-то всё было просто — тот, кто хочет обсудить свою проблему, садится с психотерапевтом в центр круга и, собственно, обсуждает, остальные слушают, потом высказываются. Ей было что обсудить. Так казалось ей сначала. Но потом пришла мысль о том, что, наверное, это не так важно… Может, у кого-то есть что-то более интересное. Группа оказалась достаточно пассивна. "Может, всё-таки выйти?" — подумала она.

— У меня есть проблема, я могу…

В этот момент другая девушка тоже вдруг заявила, что может выйти в круг.

— Так кто? — вопросительно посмотрел психотерапевт.

— Я могу и уступить, — она смущённо откинулась назад на спинку стула. Повисла пауза. Девушка напротив кивнула ей:

— Иди ты, ты первая сказала.

И она села в круг.

Набрала полную грудь воздуха. Кожей ощутила, что 10 пар глаз следят за каждым её движением, 10 пар ушей ловят каждый звук.

Начала рассказывать. Она сильно поругалась с сыном месяц назад. Был конец четверти — у него одни двойки и тройки. А ведь ей казалось, что она всё время следит за тем, чтобы он учил уроки. Он, конечно, ленился. Он был замечательный и умный парень. Но учился из ряда вон плохо. Она никак не могла на это повлиять. У неё было катастрофически мало времени. Новая работа требовала постоянного присутствия. Работа нравилась и обещала дивиденды. На дивиденды можно было прокормить семью. Бросать работу было никак нельзя. Тем более что работала она всегда. Новое модное слово, которое она не переносила на дух — бизнес-леди… Увидела оценки сына, и что-то невыносимое и непреодолимое заполнило душу и разум. Воздуха стало не хватать, голос срывался на крик. Наверное, это было отчаянье. В это время зазвонил телефон — звонила учительница по русскому языку. Учительница возмущённо сообщила о том, что ребёнок не сдал сочинение, что у него нет тетрадей, что он не носит дневник, что-то там ещё,.. и потребовала принять, наконец, меры, и обратить внимание на сына. Это было как пощёчина. Будто с высоты своих лет она провалилась в школьные годы, и там её, отличницу и примерную девочку, отчитали за ужасное поведение… А она не виновата!!! Она хорошо себя вела!!! Горькая буря возмущения и стыда заполнила всё её существо и с силой вытолкнула в реальность. Она размахнулась что было силы и ударила сына по щеке. Начала кричать. Понимала, что больше не контролирует себя. Испугала младшего ребёнка. Закрылась в ванной. Было очень больно. Физически больно. Обидно. Невыносимо. Хотелось биться головой о стену. Скорее всего, билась. Кричала и плакала. Потом жалела, что так обошлась с сыном. Было стыдно. С ужасом ждала конца этой четверти. Боялась сорваться снова. Ненавидела школу. Потому что кроме школы других конфликтов с сыном у неё не было.

— Для тебя так важно, чтобы сын учился хорошо и поступил в институт? — спросил психотерапевт.

"Важно ли?" — задумалась она? Конечно, она верила в его талант и хотела, чтобы он реализовался, чтобы сын проявил себя, свои способности. "Ну, а если нет? — подумала она — если не поступит в институт, если станет простым работягой?" Не возникло даже тени сомнения, что она будет всё равно любить его. Лишь бы вырос хорошим человеком, надёжным плечом для родителей, жены, детей…

— Почему тогда так важны для тебя хорошие оценки?

— Вот я и говорю, что дело то, скорее всего, не в нём, а во мне! — В отчаянье произнесла она, всё пытаясь понять, почему же она так отреагировала на эти дурацкие оценки. У неё по-прежнему было стойкое ощущение тупика. Ответа не было. Было чувство вины и непонимание. Она опять в который раз начала рассуждать о том, какой замечательный у неё мальчик, и как не важно, на самом деле, какие у него оценки. К прежнему чувству вины примешалось ещё одно — ей было стыдно перед психотерапевтом и группой за то, что она никак не мола найти ответ. Она чувствовала, что он нервничает. Может быть, ей это только казалось, но в любом случае от этого ощущения отчаянье её становилось всё сильнее.

— Ты считаешь своего мужа успешным человеком?

Этот вопрос застал её врасплох. Муж сейчас был практически без работы и переживал депрессию по этому поводу. Но до этого у него был свой бизнес, и всё было не плохо.

— Давай не будем говорить о том, что было раньше, просто ответь, ты считаешь его успешным человеком?

— Сейчас нет, — ответила она нерешительно, после долгой паузы. И возникло чувство опустошения, будто она предала его.

— Итак, — произнёс психотерапевт — ты сейчас фактически работаешь одна за всех, делаешь всё, чтобы вытащить семью из трудной ситуации, а твои мужчины — муж и сын — как-то выбиваются из этой картины, всё портят, не дотягивают до тебя…

— Нет! Я люблю их. Они самое важное, что у меня есть. У меня замечательный муж. Да, у него сейчас не всё благополучно с работой, но я не за деньги его люблю. — На душе стало как-то тяжело и тревожно. Она много уже думала о муже в последний год. Всякое думала. Но поняла в конечном итоге, что он самый близкий для неё человек, и она хочет быть только с ним.

— Скажи, у тебя есть какие-нибудь недостатки?

— Хороший вопрос, — она задумалась. Начала вспоминать. Ничего не приходило в голову. "Какие у меня недостатки?" Тяжёлое молчание. Как страшно было сказать — их нет. Но и найти их она не могла. Напряглась. Это было ужасно. Какая-то самовлюблённая идиотка… Как это должно выглядеть в глазах группы? У всех людей были недостатки. А у неё они не находились. Она понимала, что попала в какую-то ловушку. Что ей было делать — начинать придумывать себе недостатки?

— Я ленивая, — наконец, сказала она неуверенно.

— Как это проявляется?

— Ну… я часто вообще ничего не хочу делать по дому… Просто лежать на диване, не шевелиться.

— Ты устаёшь, это естественно, каждому человеку иногда хочется просто ничего не делать.

Этот ответ вызвал ещё большую волну отчаянья — больше ничего придумать она не могла.

— Больше мне ничего не приходит в голову, — честно призналась она и опустила глаза.

— Получается, что у тебя нет недостатков?

— Получается, что нет, — она произнесла это обречённо и совсем не радостно.

Повисло молчание. Она отчётливо понимала, что так не бывает. Здесь было что-то не так, что-то не сошлось. Она чувствовала себя виноватой. С одной стороны. С другой, ей так захотелось крикнуть: "Да я ведь и вправду хорошая!!! Я так стараюсь всё делать правильно!!! Я так стараюсь угодить всем — чтобы детям было хорошо, чтобы мужу было хорошо, чтобы родителей не обидеть!!!" Она начинала просто ненавидеть психотерапевта. Она ждала от него понимания, сочувствия. Она и сама понимала, что дура, что сорвалась на ребёнке, но она же признала это! Она пришла за помощью! Она искренне хотела исправиться. А он сидел такой непреклонный, сухой, он явно осуждал её и не собирался ей сочувствовать. И одновременно она чувствовала, что он в тупике. Он сам не знает, что делать.

— Если всё так хорошо у тебя, может, и нет никакой проблемы? — тихо произнёс он.

И вдруг она поняла, что слышала эту фразу миллион раз. Так говорил её муж. Он точно также был сух по отношению к её переживаниям, непреклонен, он не сочувствовал ей. Он всегда считал, что она всё выдумывает, все переживания её — это бред женской фантазии. И он точно также был в тупике. Он точно также не знал, что делать дальше, как вылезти из этой дыры, в которой они оказались в последние два года. И от этого вдруг ей стало очень страшно. Невыносимо страшно.

Как огромная толща воды прорывает плотину и устремляется крушить всё на своём пути, так и её отчаянье из-за невозможности найти выход и быть услышанной (понятой) хоть кем-то, пусть даже психотерапевтом, ворвалось в её душу, разрушив последнюю надежду на спасение. Она почувствовала, как этот смертоносный горький поток заполняет всё её существо, заставляя сердце лихорадочно биться. Она почувствовало, как жарко стало у неё в голове, и как потекли слёзы по щекам. Ей захотелось кричать, как кричат на похоронах. Выть в голос, не сдерживая рыданий. Но вокруг было столько людей. Крик замер в горле, причиняя ей реальную физическую боль. Будто из последних сил она держала его мышцами шеи и челюсти. Она не могла вымолвить даже слова, потому что малейшие движение могло привести к потере контроля, и этот крик отчаянья и злости вырвался бы наружу. Она ужасно боялась этого. Изо всех сил она пыталась взять себя в руки. Просто кожей чувствовала она оцепенение круга. И недоумение психотерапевта. По крайней мере, именно так ей казалось. Неимоверным усилием воли, она, наконец, взяла себя в руки и, едва разжимая челюсть, выдавила из себя:

— Сейчас, сейчас я успокоюсь и скажу… — она почему-то подумала, что должна объяснить, что происходит. Она чувствовала себя виноватой за этот срыв.

Ещё какое-то время она отчаянно боролось со своими слезами. Потом, как всегда, собрав все силы в комок, проговорила что-то о том, что так говорит её муж, что испытала ужас от того, что её опять не услышат, опять решат, что она всё придумала. Что ей стало плохо от того, что её чувства никого не трогают, никому не интересны, они всем только мешают.

Во время десятиминутного перерыва она закрылась в туалете, потому, что ей надо было побыть одной, и другого места она не смогла придумать. Она пыталась как-то разобраться в себе, осмыслить произошедшее. Никого не хотела видеть. Она не злилась на людей, знала, что они сочувствуют ей. Но у неё было такое ощущение, как будто с неё сняли кожу. И даже движение воздуха причиняло ей боль. Эта боль была вполне осязаема. Она, действительно, чувствовала, как болит кожа и как кровь, капля за каплей движется по её поверхности. Это было жуткое ощущение. Она ужасно боялась, что кто-нибудь попытается посочувствовать ей, что-то скажет, и она опять сорвётся в эту пучину слёз и жалости к себе, отчаянья и злости на собственное бессилие. Нет, ещё больше она боялась того звериного крика, который жил в её груди. Она вдруг чётко осознала, что он давно там уже живёт. Очень давно. Это именно он сбивал ритм её сердца и мешал дышать, это он мешал спать по ночам. Это был крик женщины, похоронившей кого-то близкого. Крик боли, отчаянья и злости от несправедливости произошедшего. Она поняла вдруг, что должна была выпустить этот крик ещё тогда, четыре года назад, когда начались конфликты с мужем, когда она чувствовала себя преданной им, когда чудовищное разочарование постигло её, и рухнули все иллюзии о счастливой любви и взаимопонимании. Она действительно похоронила тогда свою любовь, которая занимала в её жизни едва ли не главное место. Всё, что было потом в отношениях с мужем, после этого — это уже другое чувство, построенное на пепелище старого. Это тогда она должна была отплакать, откричать, выпустить всю эту боль. Но она похоронила её в себе. Сделала всё, чтобы сохранить семью. За эти годы в тот колодец, на дне которого была похоронена эта боль, падали новые капли разочарования, а иногда неслись туда тропическим ливнем. И вот теперь он переполнился.

Неожиданно для себя она поняла, что кричит на сына, потому что хочет показать мужу, как ей страшно. Она хочет, чтобы он сказал: "Ну что ты, успокойся, ты и так всё делаешь правильно, просто сильно устаёшь. Я сейчас сяду и помогу ребёнку с уроками. Я сам позабочусь об этом". Но он всегда оставался нем, он считал, что дети — это женская забота. И у неё возникало стойкое ощущение, что она плохая мать. Она не имела возможности, да и не считала нужным постоянно находиться с детьми в школе, как другие мамы, она не могла помочь сыну с уроками, она не с чем не справлялась, и даже муж осуждал её, вопрошая, почему у ребёнка такие плохие оценки.

— Ну, как ты? — спросил психотерапевт после перерыва.

— Может, это покажется странным, но моя семья всегда отличалась от многих обычных семей. — Когда рассеялась пыль от взрыва, произошедшего в её душе, она вдруг ясно увидела, что происходит с ней и её жизнью. — У меня всегда была активная профессиональная жизнь. При этом я не никогда не боялась совмещать её с семьёй, детьми — это самое главное, что есть в моей жизни. Я всегда совмещала одно с другим, а одного из детей вообще родила "без отрыва от производства". У меня был бизнес, и при этом я пыталась уделить внимание каждому их детей. Мои дети не отличники, и я знаю, что многие осуждают меня. Существуют другие мамы, которые не работают и знают каждую цифру, которую их ребёнок написал в тетрадке. Я не такая. Я не считаю, что должна пожертвовать собой и своими интересами ради оценок детей. Я не считаю, что детям от этого будет лучше. Мне, правда, всё равно, какие у них оценки — я люблю их не за это. Для меня важнее, чтобы они чувствовали себя счастливыми и выросли хорошими людьми, чтобы умели ценить других людей и их интересы, чтобы смогли найти себя в этой жизни. Но большинство людей так не считают. Я всячески пытаюсь доказать, что можно и работать, быть чем-то увлечённой и при этом же иметь счастливую семью. И вроде мне это удаётся. И только эти оценки… тот самый повод, который даёт всем вокруг право считать меня плохой матерью, демонстрирует, что я не справляюсь, что ничего у меня не получается…